Доллары за убийство Долли [Сборник] - Жорж Клотц

Кто-то проходил по песку аллеи, и проходил недавно, так как иначе ветер непременно размел бы следы. Мужчины и женщина были тут. Никто, кроме них, не переступал порога этого дома. Угаданная им тайна скрывалась за этими молчаливыми стенами, во мраке этих комнат с закрытыми ставнями. Невидимая сила толкнула его вперед.

Он вошел.

Сначала он подвигался с осторожностью, стараясь не наступать на следы. Хотя он знал, ч;о малейший ветерок их уничтожит, он придавал им слишком много значения, чтобы самому затоптать их. Грабители, сами того не зная, оставили свои визитные карточки, самый неумелый провинциальный сыщик отнесся бы к ним с должным уважением. Он отсчитал двенадцать ступеней, очутился на небольшой площадке и освидетельствовал стену: все гладкий камень. Он поднялся еще, отсчитал еще одиннадцать ступеней и не нашел больше никакой преграды: путь был свободен. Теперь нужно было ориентироваться, а прежде всего возвестить о своем присутствии во избежание неприятных последствий.

Видно, обитатель или обитатели этого дома очень крепко спят, если не слышали его шагов. Лестница трещала не один раз, когда он поднимался. Несмотря на все его предосторожности, дверь тоже скрипнула, когда он ее затворял. Кто знает, не притаился ли кто-нибудь за дверью, чтобы встретить его выстрелом из револьвера? Он проговорил тихо, чтобы никого не испугать:

— Кто тут?..

Никакого ответа. Он повторил немного громче:

— Здесь нет никого?..

Подождав несколько секунд, он прибавил:

— Не бойтесь, отворите…

Опять молчание.

«Черт возьми, — подумал он, — все в доме спят. Это непредвиденное обстоятельство осложняет мою задачу. Но все же я не хочу быть искалеченным из-за любви к искусству».

Он подумал минуту, потом произнес, на этот раз громко:

— Отворите! Полиция.

Эти слова заставили его улыбнуться. Что за идея назвать себя «полицией»?.. Онисим Кош — полицейский! Онисим Кош, всегда отмечающий все промахи полиции, всегда высмеивающий служебный персонал! Вот смех-то!.. Полиция (и он начал громко хохотать) не думает ни о нем, ни о грабителях. В эту минуту два сонных полицейских, наверное, прогуливаются где-нибудь по тихим закоулкам, подняв капюшоны и заложив руки в карманы. Другие сидят в участке около дымящей печки, в комнате, наполненной табачным дымом, запахом кожи и мокрого сукна, играют в дурака засаленными картами и поджидают, чтобы им привели какого-нибудь запоздалого пьяницу или молочника, пойманного за фальсификацией своего товара, чтобы засадить их в кутузку.

Вот что такое полиция в действительности. Он же, Онисим Кош, был тем, чем она должна была бы быть: бдительным и добросовестным стражем, решительным и ловким, способным охранять спокойствие жителей. Какая параллель! Какой урок и какой пример!.. Он уже мысленно читал статью, которую напишут завтра, и радовался, представляя себе, вытянутые лица чинов полиции. Он, простой журналист, научит их их ремеслу! Статья будет иметь сенсационное заглавие, много многозначительных намеков… Какой успех!..

Но магическое слово «полиция» осталось без ответа, как и другие. Никакой шепот не прервал величавого молчания. Кош подумал, что его уловка не удалась, что опасность оставалась все та же. Одно, что его успокаивало, это то, что глаза его, привыкнув к темноте, начинали мало-помалу различать предметы. Неподалеку от себя он заметил слабый свет. Он сделал несколько шагов вперед и очутился около окна. Луч луны проникал между закрытыми створками ставен. Через отверстия в них он мог увидеть маленькую полоску сада и другую, более темную, — бульвара.

Но он недолго любовался небом, усеянным звездами и залитым лунным светом. Тишина, медленные движения и бесконечные предосторожности не подходили к его страстной натуре, его боевому темпераменту. Он уже был поочередно терпеливым, хитрым, робким, почти трусливым… Но всему есть конец: он вошел в этот дом, чтобы узнать все, и знать он будет.

И, сделав пол-оборота, он положил руку на стену и, нащупав дверь, схватил ручку и притянул к себе, чтоб ее не могли отворить изнутри, затем скорее закричал, чем проговорил:

— Ради Бога! Не бойтесь и не стреляйте!

Он сосчитал до трех и, не получив ответа, с силой распахнул дверь. Он ожидал встретить сопротивление; наоборот, увлеченный своим собственным усилием, он упал головой вперед и ударился обо что-то лбом. Желая удержаться, он схватился за стул, который с шумом полетел на пол. «Ну, теперь уж должны меня услышать, — подумал он, — наконец-то!..»

Но не раздалось ни одного голоса, никакой шепот не разбудил тишину ночи, ничто не шелохнулось.

— Кажется, воры были хитрее меня, — сказал он сам себе, — дом был пуст, и они это знали, мошенники. Они похозяйничали сколько им было угодно и даже не нашли нужным, уходя, затворить за собой двери. Вот почему я так легко вошел.

Его рука нащупала на стене электрический выключатель и повернула его. Вспыхнувший свет на минуту ослепил его, но когда он открыл глаза, то зрелище, которое он увидел, было так неожиданно и ужасно, что он почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом, и с трудом подавил крик ужаса.

В комнате царил невозможный беспорядок. В открытом шкафу видны были кипы развороченного белья, с полок свисали простыни, как будто выдернутые и запачканные красным. Из выдвинутых ящиков были выброшены бумаги, тряпки, старые коробки, которые теперь валялись на полу. На стене, обтянутой светлой материей, недалеко от занавески, отпечаталась рука, совершенно красная, с растопыренными пальцами. Каминное зеркало, треснувшее во всю длину, было расколото в середине, и осколки стекла блестели на паркете. На умывальнике валялись обрывки белья и веревок вперемежку с измятыми конвертами; таз был до краев наполнен красной водой, и брызги того же цвета пятнали белый мрамор. Скрученное полотенце носило те же следы: все было разрушено, все было красно. Наконец, поперек кровати, опрокинувшись' назад, с раскинутыми руками, из которых одна сжимала горлышко бутылки, осколки которой поранили ему ладонь, лежал человек с перерезанным горлом. Ужасная рана шла от левого уха почти до грудной кости, кровь заливала подушки, простыни и покрывала стены и мебель кровавым дождем. При резком свете электричества эта безмолвная комната имела скорее вид бойни.

Онисим Кош одним взглядом охватил всю эту сцену, и ужас его был таков, что он должен был прислониться к стене, чтобы не упасть, а затем призвать всю свою энергию, чтобы не пуститься в бегство. Кровь бросилась ему в голову, мороз пробежал по коже, и холодный пот заструился по спине.

Ему не раз приходилось случайно, из любопытства или в силу своей профессии видеть страшные картины, но никогда еще он не испытывал подобного ужаса, так как всегда до сих пор он знал, что увидит или, по крайней мере, «что он что-то увидит». Наконец, он бывал не один, близость других людей, делающая храбрымй самых трусливых, придавала ему бодрости и помогала преодолевать отвращение. Теперь он впервые находился совершенно неожиданно и один в присутствии смерти… и какой смерти!..

Но все же он выпрямился. Разбитое зеркало отразило его фигуру. Он был мертвенно-бледен, темные круги окружали его глаза, пересохшие губы судорожно кривились, на лбу выступили капельки пота, а около правого виска видны были красное пятно и тоненькая струйка крови.

Совершенно забыв о своем падении и ушибе, он подумал сначала, что пятно было на зеркале, а не на его виске. Он наклонил голову, набок — пятно тоже переменило место. Тогда на него напал безумный страх. Не страх смерти, тишины и убийства, но неясный, необъяснимый страх чего-то сверхъестественного, какого-то внезапного сумасшествия, овладевающего им. Он бросился к камину и, цепляясь руками за мрамор, вытянув шею, впился глазами в свое изображение. Он вздохнул с облегчением. Вид ранки вернул ему память. Он почувствовал боль ушиба и обрадовался этой боли. Он вынул платок и вытер кровь, текшую по его щеке до самого ворота. Ранка была пустяшная: разрез сантиметра в два длиной, окруженный синевато-красной припухлостью величиной с двухфранковую монету. В это мгновение — прошло немногим более минуты с его прихода в эту комнату — он подумал о неподвижном теле, распростертом на кровати, об ужасной его ране, об этом искаженном ужасом лице, ушедшем в белизну подушек, с его вытянутым вперед подбородком и почти совершенно перерезанной шеей, изображение которого отражалось в зеркале рядом с его собственным. Он направился к кровати, давя ногами осколки стекла, и наклонился над ней.

Вокруг головы крови почти не было, но затылок и плечи почти утопали в застывшей кровяной луже. С бесконечными предосторожностями он взял в руки голову и приподнял ее; рана широко раскрылась, подобно ужасным губам, из которых вытекли несколько капель крови. Большой сгусток прилип к волосам и тянулся, следуя движению головы. Он тихо опустил голову. Она сохранила в смерти выражение беспредельного ужаса. Глаза, еще блестящие, пристально куда-то смотрели. Свет электрической лампы зажигал в них два огонька, около которых Онисим Кош различал два маленьких изображения, бывших его изображением. В последний раз зеркало этих глаз, видевших убийц, отражало человеческое лицо. Смерть сделала свое дело, сердце перестало биться, уши — слышать, последний крик замер на этих судорожно искривленных губах… Это остывающее тело никогда более не затрепещет ни от ласки поцелуя, ни под гнетом страдания.